Останні кілька днів він перебував у лікарні, лікарі оцінювали його стан як тяжкий. Сьогодні ввечері його не стало.

Да, вернулся домой с работы, первое, что сообщила супруга - умер Стругацкий… Скорбим…

С сети, на тему: "Миры братьев Стругацких в цитатах…"


"Трудно быть богом" (1964г.)

"Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные"

"Ты, сынок, главное, не сомневайся. Поверь, главное. Раз власти поступают — значит, знают, что делают…"

"Грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!"

"Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду"

(а лично я - добавил еще бы сюда, в подборочку - нижеследующее)


"Гадкие лебеди" (1967г.)

"Страшно? Неуютно? Но так и должно быть. Будущее создается тобою, но не для тебя"

"Именно то, что наиболее естественно, менее всего подобает человеку"

"Будущее — это тщательно обезвреженное настоящее"

"Сказка о тройке" (1968г.)

"Народу не нужны нездоровые сенсации. Народу нужны здоровые сенсации"

"Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами…"

"Может быть, человек разумный имеет к разуму не большее отношение, чем очковая змея к широко распространенному оптическому устройству?"

"Пикник на обочине" (1972г.)

"Все правильно: деньги нужны человеку для того, чтобы никогда о них не думать…"

"Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю — там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!… Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов: "Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный!"

"Жук в муравейнике" (1979-1980гг.)

"Ты добрый человек, но винтовки у тебя нет, а отец говорил, что все добрые люди - с винтовками…"

"Самые разные катаклизмы – будь то глобальная пандемия, или всемирная война, или даже геологическая катастрофа – выплескивают на поверхность одну и ту же накипь: ненависть, звериный эгоизм, жестокость, которая кажется оправданной, но не имеет на самом деле никаких оправданий…"

Стругацких читал мало, хотя фантастика для меня самые интересные книги, очень тяжело давались мне их рассказы, "залпом" "проглотить" не удавалось. Сейчас понимаю - что глубокий смысл они имеют. Вечная память…

Дмитрий Львович Быков
Стругацкий, Путин и смерть

Последнее письмо от Бориса Стругацкого я получил 12 октября… Посылал ему вопросы своих старшеклассников, с которыми мы в курсе советской литературы дошли до Стругацких. Речь шла о трилогии («Обитаемый остров», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер»). Обсуждение было бурное. Больше всего …
спрашивали про люденов, новую ветвь человеческой эволюции.

Борис Стругацкий отвечал подробно и с интересом: «Люденство по наследству не передается. Возможность стать люденом – это очень редкое (один на десять миллионов) свойство человеческого генома, что-то вроде гениальности. А как известно, «на детях гениев Природа отдыхает». Сын Тойво не будет люденом. Привет любознательным детям».

Вообще, он почти всегда отвечал на письма, и сама возможность связаться с ним была чем-то вроде контакта с идеальным миром Полдня, который раз и навсегда полюбили все его читатели; а говоря конкретнее – это была возможность прикоснуться к чему-то очень значительному и совершенному.

Что надо спросить у Путина?

Я избегал его беспокоить из-за ерунды, но по серьезным вопросам все-таки отваживался. 3 октября 2009 года, например, послал ему такое письмо: «7 октября Путин собирает у себя писателей, это вдобавок его день рождения. Меня туда пригласили. Я не очень себе представляю, имеет ли смысл идти, т.е. можно ли в этой ситуации сказать ему нечто, что принесло бы пользу. А не пойти – вроде как испугаться прямой возможности кое-что сказать вслух. Что бы вы сказали и надо ли вообще в этом участвовать?»

Стругацкий ответил немедленно: «Идти надо обязательно». И объяснил по пунктам, почему:

«1. Как говорил один из малолетних героев О’Генри (швыряя огрызками в какого-то деревенского олуха): «И время тратить не хочется, да жалко такой случай терять». Контакт с тираном – событие редкостное, поучительное и вполне может оказаться многозначительным (при благополучном исходе).

2. Задать вопрос – соблазн большой, слов нет, но что делать потом с ответом? Впрочем, ответ тирана всегда обладает некоторой ценностью, как и всякий раритет. Будучи старым коллекционером, я знаю, что говорю. Совершенно любой ответ можно будет впоследствии продать, поменять или даже заложить. Тут главное – не вляпаться в подхалимаж. Всякий вопрос тирану грешит либо подхалимажем, либо хамством. Проблема. Идеальным был бы, конечно, вопрос «Еврей ли вы?», но достаточно ли хорошо народ знает Ильфа – Петрова, чтобы его оценить?

3. Есть, впрочем, один вопрос, на который мне было бы небезлюбопытно получить у тирана ответ: «Какая Россия, ВВ, ближе всего к некоему вашему социальному идеалу (с поправкой, разумеется, на всякие там нанотехнологии и термояды) – петровская? Александра Освободителя? Предвоенная 13-го года? Сталинская? Еще какая-то?» Мне и в самом деле было бы крайне интересно узнать, что он об этом думает. Но этот вопрос не подходит для круглого стола – тут надобно бы иметь пресс-конференцию или, еще лучше, беседу за рюмкой чая.

4. «Принести пользу» – и думать забудьте! Тут главное – унести ноги. МБХ об этом вовремя не подумал, и где теперь МБХ? Уж Вам-то, с Вашей любовью публично выступать, появляться там надлежит исключительно с кляпом новейшего какого-нибудь образца. Чтобы ни-ни. Ни единого слова! Ни единого желательно звука. Ну разве что честь окажется задета, но это – вряд ли. Прийти, не опоздав, сесть не слишком близко (если есть возможность выбирать), надеть самое нейтральное выражение физиономии, слушать, что говорят более опытные, и наслаждаться, слушая менее опытных. Всегда помнить, что идет сбор материала для книги «Мои встречи с цезарем» и что никто здесь ни ставить проблемы, ни тем более решать их не собирается. Ирония и жалость, Дима! Ирония и жалость. «О дайте нам иронию и дайте жалость, чуточку иронии, немножко жалости».

5. И все-таки как хорошо, что это не приглашение на Лубянку!»

Это был единственный раз в жизни, когда я его не послушался – и он, кажется, не обиделся, потому что та встреча в самом деле вошла в историю как одна из самых бессмысленных. Пишу это – и опасаюсь: не поссорю ли я власть с ним, мертвым? Может, теперь и улицы Стругацких в Петербурге не будет? Но он ведь не особенно скрывал то, что думает о происходящем. А сильно любить его у власти и так не было оснований. Мне кажется важным опубликовать эти его значительные и сильные слова, чтобы очевидней стал его масштаб, хотя кто в этом масштабе сомневается? Стругацких и при жизни называли великими.

Он жил на улице Победы

…На прощании народу было много больше, чем поспешили написать злорадствующие или кликушествующие (злорадствующие писали, что Стругацкие никому больше не нужны, а кликушествующие – что Петербург перестал быть культурной столицей).

Пришли очень многие, приехали из других городов, а сколько народу приехало бы из других стран – представить немыслимо: не вина Стругацких, что значительная часть воспитанных ими читателей живет теперь в Силиконовой долине или еще где-нибудь вне родины. Сами они даже не рассматривали вариант с отъездом, хотя как их только не вытесняли! Но тех, кто уехал, они тоже не осуждали никогда. Оставшихся было очень много, заходили они ненадолго, речей не слушали, подходили, прощались и уходили. Смерть никогда особо не занимала ни героев, ни читателей Стругацких, если речь не шла о подвиге или жертве. Смерть – обычное дело, не отменяющее сделанного здесь. Слишком много о ней думать – неправильно, трусливо, поэтому они с братом и предпочли исчезнуть совсем, не оставляя могил, чтобы «к решеткам памяти» не нанесли всяких глупостей. Будем считать, что они исчезли, как людены, – в свои миры.

А что касается речей, то сказано было много важного. Валерий Попов рассказал, что у только что вышедшего на свободу физика Данилова была заветная мечта о первом подарке на воле – книге с автографом Стругацкого. И Борис Натанович перед тем, как лечь в больницу, успел ему эту книгу надписать.

Говорили Святослав Логинов, Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов, рядом стояли Андрей Лазарчук, Николай Романецкий, Аркадий Рух – ученики, участники легендарного семинара, писатели и критики, знатоки и последователи.

От власти приехали губернатор Полтавченко, сказавший, кстати, непосредственные и человеческие слова, и Валентина Матвиенко.

Борис Натанович Стругацкий, показалось мне, мало изменился после смерти. Разве что непривычно было видеть его без очков. Лицо было его, привычное – ироническое и сосредоточенное. С таким выражением принимают вызов. «А, вы хотите так – ну, посмотрим, посмотрим».

После его ухода жить стало горше – ушел он в самое бессолнечное время, в ноябре, в редкостно противную пору и эпоху. Но мало кто в русской литературе реализовался полней, чем он, создавший не только корпус бессмертных текстов, но и несколько поколений прямых последователей. Чувство его победы было ясным и полным.

В Манеже в этот день заканчивалась выставка Завена Аршакуни – великого живописца, умершего в день ее открытия. И над Стругацким висела картина Аршакуни – крылатая Победа. Та Победа, на улице которой он жил.
Та Победа, которой у него не отнять.

(с) "Собеседник"

Полдень. 22 век.
Далекая Радуга.
Пнвс.

Книги о Людях.